| клуб "София/Ayasofya" | |
|
| |
| Назад | Языкознание |
Авторское вступлениеКаждый, кто когда-либо сталкивался с необходимостью адекватного перевода одного художественного текста с языка на язык, рано или поздно осознает, что для полного понимания явно недостаточно только владения языком оригинала. "В динамике культуры перевод - явление особое. Затрагивая одновременно многие ее области … практика перевода … дает ценный материал, не получаемый никаким иным путем. Переводческая работа и дискуссия со специалистами (носителями языка оригинала) убеждают, что … приходится оперировать смысловыми элементами, не зафиксированными ни в каких словарях: они, эти элементы, как бы впервые осознаются в дискуссиях носителей разных языков, каждый из которых может перевезти переводимое лишь до середины реки, отделяющей оригинал от перевода". Это слова из очень ценной, на наш взгляд, статьи Наталии Автономовой "Перевод - это пересечение границ", опубликованной в сетевом издании "Русский журнал" (www.russ.ru). Проблема переводчика состоит не только в том, чтобы донести до иноязычного читателя буквальный смысл слов и языковых грамматических конструкций того текста, с которым он работает. Подстрочник - это не точная копия оригинала: при буквальном переводе что-то неизбежно теряется. "Нет перевода … с языка на язык, но всегда - еще и с культуры на культуру. Если это обстоятельство недооценить, перевод может вовсе не войти в чужой контекст, либо остаться в нем незамеченным. … при любом переводе что-то неизбежно остается непереведенным. Что именно - приходится в каждом конкретном случае сознательно и продуманно решать" (там же). Автор упомянутой уже статьи приводит примеры из опыта своей работы над переводами французских постструктуралистов. Однако некоторые наблюдения, которые приводятся в статье , будут, по нашему мнению, полезны и в этой работе. Проблемы перевода художественных текстовВспомним хотя бы эпиграф ко второй главе "Евгения Онегина": O, rus! т.е. "О, деревня!", но только для русского читателя ясна это странная связь со словом "Русь", за которым встают самые разные культурологические ассоциации... Особенно сложно приходится филологу-переводчику, когда он имеет дело с поэтическим текстом. По меньшей мере нужно соблюсти - по возможности - корректность передачи оригинала. То есть не нарушить порядок рифмовки (т.е. обеспечить эквиметричность), а в идеале - и тождественность каждой строки оригинала и перевода (т.е. обеспечить эквилинеарность). В этом случае подстрочник тем более нельзя принять за основу. Особенно если переводчик не владеет языком оригинала, как это было, когда Иосиф Бродский переводил венгерских поэтов, а Давид Самойлов - испанских романсеро. Впрочем, этого недостаточно. Возьмем для примера переводы Самуила Маршака. Именно в его переводах современный русскоязычный читатель знакомится с сонетами Шекспира. Но, как совершенно справедливо отмечает Н. Автономова: "сонеты в маршаковском переводе - явление русской поэзии, … но этот "русский Шекспир" вообще не был Шекспиром. Создавая стихи, насыщенные типичной лексикой русского романтизма, Маршак камня на камне не оставил от неистового и страстного автора английских сонетов" (www.russ.ru/journal/archives/authors/avton.htm). Здесь нельзя не сказать о переводе Владимира Набокова, когда он перевел "Евгения Онегина", написанного четырехстопным ямбом, ритмизованной прозой. Набоков в данном случае руководствовался именно желанием, чтобы каждая строка перевода полностью соответствовала строке пушкинского романа (эквилинеарность). Он очень расстраивался, если приходилось жертвовать даже порядком слов в строке. В конечном итоге, его "перевод" оказался годен разве на то, чтобы ознакомиться с фабулой романа. О художественном же своеобразии этого произведения по его "переводу" судить нельзя. И тем не менее сам Набоков считал такой способ "передачи смысла и духа подлинника" единственно правильным. Однако вот что говорил об этом переводе авторитетнейший специалист К.И. Чуковский: "Я получил недавно четырехтомник "Евгений Онегин" Набокова. Есть очень интересные замечания, кое-какие остроумные догадки, но перевод - плохой, хотя бы уже потому, что он прозаический. " (Чуковский ,1988. С. 326). "Перевод "Евгения Онегина", сделанный Набоковым, разочаровал меня. Комментарий к переводу лучше самого перевода"(там же. С.346).(Разрядка моя. -Ф.О). Действительно, Набоков, собираясь сделать небольшой комментарий к роману, постепенно настолько расширил круг своих литературоведческих поисков, что комментарий разросся до 1100(тысячи ста!) страниц. Писатель буквально построчно сопроводил роман своими примечаниями. Здесь было бы очень уместно снова обратиться к словам К.И. Чуковского, который сказал: "…перед каждым переводчиком " Евгения Онегина" … дилемма: либо удовлетвориться точным воспроизведением сюжета и совершенно позабыть о художественной форме, либо создать имитацию формы и снабдить эту имитацию обрывками формы, убеждая и себя и читателей, что такое искажение смысла во имя сладкозвучия рифм дает переводчику возможность наиболее верно передать "дух"". (Чуковский ,1988. С.328). Совершенно очевидно, что перед этим же выбором стоял и В. Набоков. И совершенно ясно, что он пошел по второму пути: ему удалось передать лишь фабулу пушкинского повествования. Сам же набоковский комментарий (который, впрочем, заслуживает отдельной работы), на мой взгляд, есть отчасти попытка как-то компенсировать "зияющее" отсутвие формы и "духа" подлинника. Переводы "Евгения Онегина": история и анализМы совсем не случайно заговорили о романе Пушкина "Евгений Онегин", о Набокове-переводчике, а также о судьбе пушкинского романа на "чужбине"(т.е. в "лоне" другого языка). Этому есть несколько причин: во-первых, по нашему глубокому убеждению, сложности перевода - это и есть собственно языковые проблемы, во-вторых, судьба "Евгения Онегина" на нашем родном языке (турецком) сложилась неудачно: до сих пор нет ни одного хоть сколь-нибудь полного перевода романа в стихах. Поэтому нам не остается ничего другого, как, взяв за основу судьбу "Евгения Онегина" на английском (единственном иностранном языке, которым мы владеем, за исключением русского), попытаться воспроизвести на турецком некоторые моменты романа, которые нам показались интересными. В частности, нас очень интересует то, каким образом переводчики "трактуют" лексику, обозначающую цвет. Для этого, как нам кажется, уместно будет привести хотя бы краткую историю переводов "Евгения Онегина" на английский язык. Впервые роман был переведен с русского стихами в тысяча восемьсот восемьдесят первом году. В Лондоне его перевел и опубликовал Генри Сполдинг (Spalding). Второй перевод Клайва Филипса Уолли (Wally) вышел в свет в тысяча девятьсот четвертом году. В тысяча девятьсот тридцать шестом году в Нью-Йорке вышел перевод Бэббет Дейч (Deutsch). Год спустя там же "Евгений Онегин" был опубликован перевод Оливера Элтона (Elton). Тогда же в Калифорнии роман вышел в университетском городе Беккли в переводе Даротеи Пралл Радин (Dorothea Prall Radin) и Джорджа Патрика (George Patrick) . В Нью-Йорке в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году Уолтер Арндт (Arndt) опубликовал собственный перевод романа . Этот перевод, правда, грешил некоторой поверхностностью и "популярностью". Год следующий был для "Евгения Онегина" - как никогда на английском языке - удачным. Вышло сразу два "Евгения Онегина": В переводе Набокова (в Нью-Йорке) и в переводе Юджина М. Кейдена (Kayden), штат Огайо. В тысяча девятьсот шестьдесят пятом году издательство "Penguin" теперь уже массовым тиражом выпустило заново переработанный и обновленный перевод Беббет Дейч. Из всего этого достаточно внушительного списка переводов "Онегина" на английский нам был доступен только перевод Набокова. (Eugene Onegin, 1964). Мы подробно охарактеризуем только эту работу, а при анализе других доверимся мнению К.И. Чуковского. "Как ни отнестись к качеству этих переводов, нужно сказать, что каждый из них - результат многолетнего, большого труда. В два-три месяца "Онегина" стихами не переведешь: в нем 5540 рифмованных строк. Юджин Кейден сообщает в своем предисловии, что он работал над "Онегиным" двадцать лет. …И замечательно, что англо-американская критика (не то, что в былые годы!) встречает каждого нового "Онегина" несметным количеством статей и рецензий, обсуждая азартно и шумно его верность великому подлиннику…. Мне, русскому, радостно видеть, как близко принимают к сердцу заморские и заокеанские люди творение гениального моего соотечественника". (Чуковский, 1988. С.334). Безусловно, за последние сто лет интерес к русской классической литературе в целом, и к "Онегину" в частности сильно возрос. А следовательно, и количество переводов на другие языки увеличилось. На наш взгляд, такое положение породило две встречные, или, если угодно, "противодействующие" тенденции. Во-первых, это позволило приобщиться к русской культуре и литературе гораздо большему числу людей, не говорящих по-русски, нежели в прошлом веке. Такое положение дел, конечно, не может не радовать русских. Во-вторых, каждый перевод - это ведь почти новое произведение. Хороший переводчик никогда не станет слепо подставлять словарные значения слов подлинника, но всегда постарается выдержать общий стиль произведения, соответственно эпохе, когда оно было написано, читательскому восприятию и т.п. Думать о том, какими глазами читатель воспринимает сделанный перевод, - долг каждого уважающего себя переводчика. Язык Пушкина спустя какие-то сто пятьдесят лет после его смерти уже кажется современным русским устаревшим. Тогда и современный турецкий читатель должен воспринимать "Евгения Онегина" соответственно. То есть было бы совершенно нелепо передавать речь Татьяны Лариной, жившей в России первой половины Х1Х века, речью современной турчанки из Стамбула, Кайсери или Анкары. Это не дало бы читателю верного представления ни о самой Татьяне, ни о произведении в целом. Еще одна деталь. Пушкинский роман написан привычным для русскоязычного читателя стихотворным размером - четырехстопным ямбом. Но такой размер обычен только для русских, а для людей, воспитанных на иной литературной традиции (например, исландских сагах, или поэмах Гомера, или суннах Корана) такой способ рифмовки показался бы вычурным и недоступным для восприятия. Поэтому при таком педантичном подходе, когда переводчик стремится во что бы то ни стало сохранить свой перевод эквиметричным, иногда возникает невольная (мы бы даже сказали, подсознательная) подмена. При этом Пушкина подменяют своего рода пародией на его романы. И, естественно, турецкий читатель станет недоумевать, почему это такую откровенно слабую вещь называют одним из величайших произведений в мировой литературе. Разумеется, чтобы воспроизвести роман Пушкина от переводчика потребуется не только огромная любовь к этому писателю и его стихам. Но и незаурядная литературная эрудиция или даже особого рода "чутье" на стилистические, фонетические и прочие нюансы. Специалистов такого уровня немного в любой стране. В Турции к таким признанным мастерам можно отнести, скажем, Mahmut Tali Ongoren, а в России мы могли бы назвать С. Маршака и Н. Заболотского. Впрочем, это вряд ли нужно считать серьезным недостатком, так как для современников Шекспира язык его поэзии казался совершенно естественным. И таким образом, восприятие стихов великого Барда сегодня мало чем отличается от того, какими глазами (или ушами!) воспринимал его средневековый зритель. Владимир Набоков - переводчик "Онегина"Но все это искажения оригинала более или менее бессознательные, допущенные переводчиками не столько по невнимательности или нечуткости к исходному материалу, сколько вследствие литературных и общеэстетических пристрастий. А уж такие нюансы не в силах учесть никакой литературный работник. Большее опасение вызывают намерен-ные искажениния, допущенные из-за каких-либо переводческих концеп-ций (как это случилось с Набоковым) или элементарной некомпетент-ности.Очень показательным может быть анализ того, как Владимир Набоков переводил в "Евгении Онегине" лексику, обозначающую цвет. В своей книге К.И.Чуковский говорит об этом так: "…Какой цвет лица у Ольги Лариной, невесты Владимира Ленского? Пушкин отвечает на этот вопрос недвусмысленно: по контрасту со своей бледнолицей сестрой, Ольга отличалась "румяной свежестью" и однажды, когда ей случалось слегка взволноваться, она, по словам поэта, стала: Авроры северной алей (гл. 5, ХХ1)то есть, говоря попросту, лицо у нее сделалось красным. Кто же не знает, какой пунцовой бывает зимняя заря над снегами. Да и вообще Ольга была краснощекая. Все помнят насмешливо презрительный отзыв Евгения: Кругла, красна лицом она, В другом, более раннем американском переводе "Евгения Онеги-на" - мисс Доротеи Пралл Радин - лицо Ольги, в соответствии с подлин-ником, названо "круглым и красным" (round and red) … Поэтому с таким изумлением я встречаю в новом (набоковском. - Ф.О) американском "Евгении Онегине" следующий перевод этих строк: Она кругла(?!), у нее красивое(?!) лицо, Не было и нет, я уверен, ни одного русского человека ни в Х1Х., ни в ХХ веке, который понял бы онегинское слово "красна" в том смысле, в каком понял его этот американский переводчик "Евгения Онегина". Отстаивая свое мнение, он убеждает и себя и других, что Онегин не стал бы говорить такое обидное слово об Ольге влюбленному в Ольгу Ленскому. Между тем это слово лучше всего характеризует стремление озлобленного Онегина противопоставить выспренним иллюзиям молодого романтика свой "резкий охлажденный ум". Здесь дан очень рельефный пример едкой злости его "мрачных эпиграмм", о которых сообщает поэт в первых же строках, посвященных Онегину. … Да и "в психологическом плане невозможно представить себе, чтобы желчный Евгений, желая сказать злое слово о пошлой наружности Ольги, стал бы наряду с этим говорить комплименты ее красоте". (Чуковский, 1988. С. 328-331). Как видно из приведенного примера, в проблемы чисто психоло-гические часто "вплетаются" проблемы, обусловленные разницей восприятия. Ведь совершенно очевидно, что любое художественное произвде-ние является еще и своеобразной "психологической энциклопедией", по которой иноязычный читатель может судить (и судит!) об особенностях поведения людей какой-то эпохи и какого-то культурного пласта данно-го общества. Как будет видно из наших дальнейших слов, подстрочный "меха-нический" перевод без учета контекста и "поправки на своего читателя" иногда вызывает ненужные лингвистические ассоциации и общекульту-рологические ссылки, "незапланированные" автором (в данном случае речь идет о А.С. Пушкине. - Ф.О). Такие ненужные детали влекут за собой не только искажение авторского замысла, но и портят литератур-ный образ писателя. Постановка проблемыВ конечном итоге нашей работы предстоит решить, что перево-дить в первую очередь. Игру слов или движение мысли. А выбор, в конечном счете, неизбежен. Несмотря на очевидную связь "художест-венного" и "концептуального" моментов.Каждый из них стремится к преобладанию и идет на разрыв с дру-гим. Мы же постараемся показать, что переводчик в ситуации неизбеж-ного выбора, чтобы оставаться честным перед своими читателями, должен иногда жертвовать красотами стиля. А часто подавлять и свою эстетику. Кроме того, нам кажется: проделанная работа кое-что сможет про-яснить и в облике самого Пушкина. Как показала еще сравнительно молодая наука фоносемантика (См. в электронном проекте www.geology.wisc.edu/`delitsin/LITERATURE/andreyev/phonosem.htm ) носителями смыслов могут быть не только слова или высказывания, но и более мелкие единицы - например - фонемы. По нашему мнению, примерно так же дело обстоит и в нашем слу-чае. Позволим себе сослаться на слова известного русского культуролога и литературоведа М.Ю. Лотмана:" В "Евгении Онегине" Пушкин заключает строфы, посвященные смерти Ленского, лирическим отступлением. В нём размышления о тех событиях, которые потенци-ально "могли бы" произойти, но не произошли в результате гибели героя на дуэли, меняют для читателя кардинальным образом переживания самой сути сюжета. Реальность выступает перед читателем как разру-шение пучка потенциальных возможностей. То, что произошло, беднее, чем то, что могло произойти". (См.: www.russ.ru/vivovoco/lotman.htm). Так и варианты перевода "цвето-лексем" служат своего рода скрытыми ссылками (подобно гиперссылкам в Интернете), мгновенно связывая нас с различными "культурологическими полями". Образно говоря, это такая составленная самим автором система "каналов", которые связывают единичный авторский текст (по термино-логии Р.Барта, "точечный текст", или как бы мы его определили "текст эры Гутенберга") с "метатекстом" - по определению постструктурали-стов, или как это называют, "юзеры" (пользователи Сети) Текст (с большой буквы). (Ильин, 1996. С. 161). Как заметил уже упомянутый нами М.Ю. Лотман: "Реальность не-посредственного переживания заменяется в теоретических размышлени-ях реальностью анализа. В пространстве искусства обе эти реальности пересекаются" (См.:www.russ.ru/vivovoco/lotman/dprob.htm). Мы можем предвидеть, что наши вышеизложенные соображения покажутся малонаучными и излишне "образными". Но даже если рассмотреть материал, т.е. текст "Евгения Онегина", под строго научным (с точки зрения методологии) углом зрения, то можно заметить, что в работе переводчика основная сложность связана с явлением "асимметрии". Словари определяют это понятие таким образом: "отступление /.../ от упорядоченности в /.../ строении и функционировании языковых единиц" (См.: Языкознание. Большой энциклопедический словарь/ Гл. ред. В.И. Ярцева. - 2-е изд. - М.:1998. - С.47). Тот же словарь говорит, что "асимметрия проявляется в двух феноменах: в различении центра (ядра) и периферии и в разхождении между означаемыми и означающими (там же, С.47). По нашему мнению, переводчику приходится иметь дело с последним. Вообще асимметрия в соотношении между означаемыми и означающими проявляется в сфере /.../ структуры /.../ (там же, С.47). "Асимметрия стуктуры проявляется в нарушении взаимооднозначного соотношения означаемого и означающего. В парадигматическом плане это приводит к образовании полисемии (также омонимии)" (там же, С. 47). Основная задача, которую мы ставим в нашей работе, - продемонстрировать, как асимметрия проявляет себя при переводе с языка на язык ( с русского на турецкий). Точнее, мы хотим увидеть каким образом проявляют себя разли-чия между русскими и турецкими прилагательными, обозначающими цвет. Каковы денотативные связи русских прилагательных по сравне-нию с турецкими? Как реализуют коннотативную функцию русские прилагательные, которые обозначают цвет, и аналогичные турецкие прилагательные? И, наконец, более общая культурологическая задача состоит в том, чтобы определить, в чем заключается трудность работы переводчика "Евгения Онегина". В чем проявляется различие двух культур: русской и турецкой. Результаты исследованияДля начала приведем результаты наших подсчетов: сколько и какие слова использовал Пушкин в "Евгении Онегине" для обозначения цвета.После того, как мы внимательно вычитатали весь текст романа, получили следующие данные. Во всем тексте автор пятьдесят семь раз упоминает слова, так или иначе обозначающие цвет. "Золотой" - восемь раз (I, XVI; I,XLIX; II,I; II,XII; II,XII; IV,XLVI; V,XIV; VI,XXI). "Пестрый" - четыре раза (II,II; VI,XLI; VIII,XXXVII; VIII,XXX). "Бледный" - пять раз (II,XXVIII; III,XX; VI,XXXIII; VII,XIX; VII,XXXIII). "Черный" - четыре раза (II,VI; IV,XIX; IV,XXXVIII; IV,XXXIX; V,VI). "Красный" - восемь раз (III,V; IV,II; IV,III; IV,XXXVII; IV,XXXIX; IV,XLII; V,II). "Голубой" - три раза (I,XXXV; II,XXIII; VII,XIV). "Зеленый" - два раза (V,I; VI,XXXV). "Белый" - два раза (V,I; VI,XXXV). "Розовый" - два раза (III,XXXII; V,IV). Остальные цвета: румяный, маковый, радужный, чалый, багряный, рыжий, желтый, малиновый - упомянуты по одному разу. Не все из этих случаев представляются нам интересными. Поэтому в своей работе мы ограничимся только самыми показательными из них. Принимая во внимание все, о чем мы говорили выше, мы будем рассматривать только те лексемы, которые встретят трудность при переводе в связи с неоднозначностью контекстуального толкования или несхожестью культурологических реалий русского и турецкого менталитетов. Прилагательное "золотой""Золотой" - это наиболее часто встречающийся в тексте романа эпитет. Учитывая все разнообразие денотативных связей русской лексе-мы, переводчику придется "корректировать" Пушкина или иногда даже вовсе отказаться от употребления слова "золотой".Трудность передачи русских прилагательных турецкими нам ви-диться в том, что у турецких прилагательных гораздо более развиты категория атрибутивности. Турецкие прилагательные относительно редко употребляются в качестве предикатов. В частности, этому препятствует такое явление, как изафет, когда прилагательное объединяется с именем в атрибутивную особую морфо-лого-синтаксическую группу. В современном турецком языке существует три вида изафетов, которые характеризуются как количеством слов, входящих в словосоче-тание, так и количеством связующих аффиксов. (Существуют также и безаффиксные словосочетания). Определение в изафете первого типа определяет имя по полу, профессии или материалу, например: tasduvar "камень-стена", т.е. "стена из камня". Второй тип - определение выража-ет неопределенное видовое понятие turk sozu "слово по-турецки". Тре-тий тип - определение соотносится с именем в широком смысле, на-прмер: okulun muduru "директор школы" (Языкознание. Большой энцик-лопедический словарь, 1998. С. 172). Но в переводе пришлось бы отказаться от попытке передать смысл романа с помощью изафета, так как в поэтической речи изафетные конструкции из-за фиксированного порядка слов и сложного сочетания аффиксов не используются. Следовательно, переводчику придется придать турецким прилагательным предикативную функцию, которая им обычно присуща в меньшей степени. Кроме того переводчику при-дется в отдельных случаях решать, какой из синонимов предпочесть, чтобы не нарушить контекстуальных связей. · В первой же главе "Онегина" встречаем: Пред ним roast-beef окровавленный, Каким образом передать употребленный Пушкиным эпитет "золотой"? Очевидно: речь здесь идет не о том, что этот экзотический для России фрукт сделан из золота, но о том, что среди всего этого описан-ного кулинарного изобилия ананас истекает соком, как будто он и вправду золотой. Итак, задача автора (а равно, и переводчика) в данном случае - показать, насколько красив и роскошен стол у Talon. Тогда речь идет о "визуальном", а не о фонетическом видении. Значит, важнее донести до читателя именно "видео", но не "аудио". Русско-турецкий словарь дает нам несколько вариантов перевода. Но только два относятся к цветопередаче. Первый: altuni (буквально: "золотой"), второй: alt?n sar?s? (т.е. "такой же желтый, как золото). Какой же из них предпочтительнее? Видимо, все-таки второй, потому что он гораздо чаще используется для того, чтобы подчеркнуть, что фрукт истекает соком. · Следующий интересный фрагмент: Ночей Италии златой Ясно, что в данном случае автор имел в виду совсем не то, что в Италии все сделано из золота. Слово "золотой" здесь означает только, что для русского дворя-нина первой половины ХIX века Италия была страной, где сохранились многие образцы античной культуры, так называемого "золотого века" культуры. Мода на все итальянское была очень сильна во времена Пушкина. Как бы то ни было, ни в том, ни в другом случае нельзя передать все эти нюансы турецким словом alt?n (букв. "золотой"). Хотя в турецком и отмечены такие переносные значения этого слова, как "хороший", "преуспевающий", "везучий", но оно никогда не употребляется в словосочетаниях типа русского "золотая мечта моего детства" (т. е. мечта, которая никогда не осуществится). Поэтому переводчику нужно либо пояснить это в подстрочном комментарии (что нежелательно, потому что нарушит целостность восприятия, либо воспользоваться другим определением, например: "далекий" или "же-ланный". · В главе второй встречаем: Вдали пред ним пестрели и цвели Прилагательное "золотой" относится к слову "нива", которое сло-варь Даля толкует как "обработанное поле, пашня, посевы" (Даль, 1989. Т. 2). Пушкин нам в тексте ясно указал, что нивы были "золотыми" от цветов. Поэтому переводчику придется учитывать данное обстоятельст-во, и либо искать способ передать нюанс в тексте перевода, либо огово-рить это в послетекстовом комментарии. · Еще один фрагмент: Простите, игры золотые! "Золото" здесь символизирует то, что уже нельзя вернуть. Но даже такой совершенно привычный способ выразить идею тоски по утраченному (а здесь мы видим множество самых невероятных аллюзий на различные источники - от детских воспоминаний Онегина до понятия "золотой век человечества") не будет очевиден для турка. Ведь даже в наших сказках золото только несет смерть герою. · А вот еще: Стихи на случай сохранились, Прилагательное "голубой"Чуть ниже автор дарит нам такой вот фрагмент:…А Петербург неугомонный Казалось бы все ясно как божий день. Словарь дает всего два сравнительно нейтральных эквивалента слова "голубой" : mavi ("голу-бой, синий") и gok или gok rengindе, которые употребляются довольно редко и современным читателем будут восприниматься как невозможный анахронизм или даже нарочитый комизм. Кроме того, эпитет "голубой" Пушкин взял, чтобы показать красоту и свежесть утра по контрасту с утомленным и "полусонным" Евгением. Белый и голубой - вот те цвета, которые преобладают у Пушкина. Такая гамма цветов совершенно привычна для русского глаза. Сказав о дыме "голубой", автор нисколько не удивил нас ( я здесь имею в виду русского читателя. - Ф.О): такой эпитет вполне обычен для русской поэзии. Но ни одному турецкому поэту никогда и в голову не придет это сделать. Наше (турецкое. - Ф. О) сознание воспринимает дым либо серым, либо бурым, либо черным. "Голубой дым" для турка такое же бессмысленное сочетание слов как для русского "розовый слон". Здесь еще выступает одна особенность культурологических структур, о которой говорил еще М.Ю. Лотман. (Лотман, 1997). Правда Лотман говорит о собственно географическом влиянии на культуру. Но географический фактор, безусловно, включает в себе и климатическую составляющую. В связи с цитированным выше отрывком из "Онегина" можно сказать следующее. Разность в восприятии цвета, видимо, связана с чисто физическими факторами. Любой оптик подтвердит, что в различных частях земного шара состав воздуха несколько различается. Например, в приморских районах в нем больше влаги и кристаллов морской соли, а в материковых больше частиц песка и чернозема. В зависимости от состава воздух по-разному преломляет солнечные лучи. Поэтому люди по-разному воспринимают цвета одних и тех же объектов. Здесь мы, видимо, имеем дело именно с этим явлением. Турция располагается между двумя морями: Черным и Средиземным - поэтому "оптический облик" объектов у средиземноморца турка и его центральноевропейского соседа славянина, который почти не ощущает на себе влияния мягких южных морей, не совпадает. О слове "золотой" мы уже говорили выше поэтому теперь нет смысла снова возвращаться к этому вопросу. Прилагательное "голубой"Чуть ниже автор дарит нам такой вот фрагмент:Всегда скромна, всегда послушна, С "голубыми глазами" все просто. "Mavi" по-турецки "голубой". Но вот с "локонами" все гораздо интереснее. Как известно, лен очень мягкий и приятный на ощупь материал. Так что любой девушке будет приятно, если ее волосы будут сравнивать с льняными волокнами. Но ведь Ольга была блондинкой в притивоположность своей тем-новолосой сестре. И поэтому лен в данном случае не только передает, так сказать, фактуру, но и цвет волос Ольги. Через материал автор передает читателю информацию о цвете. Хотя турецкий язык и знаком с подобным явлением, но интересен сам подход, который необходимо будет избрать переводчику, чтобы "впи-сать" это "семантическое дублирование" в свой перевод. Разумеется, здесь можно обойтись и простым пояснением, со-славшись на непереводимую игру слов оригинала. Но лучшие русские мастера перевода, такие как Заболоцкий или Лихачев, как известно, всегда старались избежать подобных "разрывов" в тексте. Поэтому крайне редко прибегали к подстрочным комментариям. Да и интересы читателя необходимо соблюсти. Прилагательное "пестрый"Рассмотрим такой фрагмент: Что значит "пестрых"? Словарь Даля дает такое толкование: "Пестрый ... цветной, узорчатый, расписной, не одной масти, краски, цвета, не сплошной" (Даль, 1989. Т.3). Русско-турецкий словарь предлагает нам следующие эквиваленты этой лексемы. - alacal? "пестрый" - alacabulaca "неровный цветом" Но в этих словах не так много смысловых оттенков, как в русском "пестрый". Например, подобных русским фразеологическим оттенкам этого слова, как - по Далю - "Песторота одежд и цветов поражает глаз, а пестрота речи или наречий - ухо" (там же). Здесь же "пестро" значит "без вкуса, без приличного подбора" (там же). Подобные "оценочные" значения достаточно сложно выявить в турецком. У нас просто не сущестсвует таких значений (в том числе и фразеологических) где семема "безвкусный, беспорядочный, бессистем-ный" реализовалась достаточно отчетливо. Прилагательное "красный"Во второй главе находим следующую цитату:Рассмотрим такой фрагмент: "Красный" нам еще не встречался. Снова обратимся к Далю. У Даля "красный" толкуется как "алый, малиновый огневой" (Даль, 1989. Т.2). Едва ли стоит заострять на этом внимание. Но ведь Пушкин не случайно вставил в текст эту строку. Что-нибудь это должно значить. "По всей видимости, красный цвет здесь для автора своего рода знак предстоящей беды. Ведь очень скоро Онегину предстоит пролить кровь Ленского. Это должно насторожить внимательного читателя, как знак на дороге" (это цитата, из устной беседы с Д. Скипиным). ВыводПопробуем подвести хотя бы некоторые предварительные итоги.Во-первых, исходя из анализа приведенных выше фактов, можно сказать, что между русскими и турецкими прилагательными (обозначающими цвет) существуют определенные различия. Прежде всего турецкие прилагательные не в такой мере, как русские, выделяются в качестве отдельных частей речи, имеющие свои морфологические и синтаксические характеристики. Турецкие прилагательные не согласуются с именами ни в числе, ни в роде. Кроме того, прилагательное в турецком языке часто не отличается от имени существительного морфемно. Например, tasduvar т.е. "камень, стена" или "каменная стена". Здесь слово "tas" выступает в качестве определяющего, но ничем морфемно не отличается от существительного "tas", которое вне изафета не указывает на признак предмета, а напротив, само обозначает этот предмет, т.е. "камень". Во-вторых, если говорить уже о переводе с русского на турецкий, то нужно отметить, что денотативные связи русских прилагательных горазда обширнее, чем денотация турецких прилагательных. Например, как мы уже указывали выше, прилагательные в русском языке, которые обозначают цвет, соотносимы с гораздо большим кругом объектов и смыслов, нежели турецкие. Коннотативная функция турецких прилагательных гораздо более примитивна, чем аналогичная функция русских прилагательных. Турецкие прилагательные определяют в силу своей асимметрии расхождение в описании реалий разных культур, которые особенно часто проявляются при переводе таких поэтических текстов, как "Евгений Онегин", связаны именно со свойственной каждому языку структурной асимметрией. Трудность работы переводчика, когда невозможно передать на родном языке реалии чужого сознания и культуры, кроется в явлении асимметрии. Фатих Озхан Текст курсовой работы. |
